Хорошо бы почувствовать себя собой, как в старые добрые.

Посмотрела документальную ленту про Шанталь Акерман, I Don't Belong Anywhere. Кажется, я нарочно не смотрю ее фильмы, мне хочется их растянуть, смотреть по одному раз в пятилетие. Я полюбила ее сразу же, с того прекрасного фильма с ней в главной роли (Je, tu, il, elle), который стал для меня настоящим откровением. Шанталь мне необъяснимо близка.

Мне кажется, это большое счастье - найти свой путь, свое дело, которым ты будешь заниматься со всей страстью, которое будет приносить радость. Может быть, и у меня так будет однажды?

А Шанталь веселая была. 

 

Мне очень нравится слушать, когда люди говорят о чем-то важном для себя. Особенно о том, что они любят. 

(Может, и я молода еще? Хотелось бы мне так думать).

Кроме того, что "Охота" Томаса Винтерберга оказалась очень хорошей кинолентой, она также косвенно напомнила мне о вещах личных. Мне запомнилась медленная жизнь персонажа, его дом и быт (и посуда из икеи, ха-ха). Захотелось снова вернуться к мыслям о том, как сделать уютнее свою комнату: купить полки и магнитную (или пробковую?) доску для фотографий и прочей бумажной всячины, покрасить стены, выбросить ненужный хлам. Эти мысли ко мне приходят время от времени уже довольно давно, но у меня не находится сил на серьезные перемены. Моя жизнь последние лет десять складывается из двух состояний (если уж совсем упростить): большую часть времени мне непросто совершать разного рода объективно несложные действия, необходимые для существования, я укрываюсь теплым и тяжелым одеялом и забываю о том, что жизнь не бесконечна; и время от времени это состояние сменяется другим - во мне просыпаются большие желания, появляются силы, мне хочется успеть многое, и я действительно что-то успеваю за этот недолгий промежуток времени, но весь мой пыл ввиду стремительного душевного подъема так же стремительно угасает. Мне довольно-таки стыдно говорить об этом, и особенно стыдно потому, что с годами ничего не меняется. Ни один десяток раз я пыталась искоренить из себя эту обломовщину, но правда в том, что в этой апатии, в этой инертности и в этой косности я спасаюсь от тех жизненных требований (еще стыднее сказать - экзистенциальных), которые не могу принять. Когда я думаю о том, что находится между двумя состояниями - невротическим расстройством и нормальной (если так можно выразиться) жизнью, - мне представляется яма, которую я не в силах перепрыгнуть. Надо сказать, яма эта, быть может, и не очень-то глубока, и вероятнее всего, в нее можно спуститься, чтобы затем выбраться на другую сторону, но в яме, должно быть, темно, а еще - неизвестно, кто там обитает. Мысль о спуске вниз (или, иначе говоря, о выходе в жизнь) вызывает во мне сотню тревог и страхов, при ближайшем рассмотрении (я это, конечно, понимаю) совершенно необоснованных. И кажется со стороны, что я сражаюсь с ветряными мельницами (и временами мне становится легче, когда я принимаю происходящее со мной, максимально отстранившись от субъективного эмоционального, когда отношусь к происходящему иронически), но все же эта борьба происходит во мне в действительности и причиняет страдания, от которых далеко не всегда получается отстраниться. И это многое усложняет. Но все же за последние годы я стала чуть более беспощадной к своим слабостям и научилась чуть глубже разбираться в своем неврозе. Быть может, однажды я переберусь на другую сторону.    

Ну и да, вот картинка из "Охоты" с истерзанным Мадсом и кружкой из ikea. 

Посмотрела ленту Ромера "Ночи полнолуния" в надежде немного отвлечься и обрести гармонию (Ромер всегда был настоящим антидепрессантом для меня), но в итоге загрустила. У героини была своя уютная квартира в Париже, в которой она сделала ремонт и все обустроила для своего удобства, и время от времени она приезжала туда из пригорода, чтобы пожить, поспать, отдохнуть в одиночестве. Мне всегда очень нравится любоваться французскими квартирами - в них много свободного пространства, много света и минимум вещей. Я думала: иметь свой уголок - большое счастье. Я вспомнила, как комфортно мне было жить в бесконечно удобной квартире Оли, в которой все продумано до мелочей, все на нужных местах, и с первого момента ты чувствуешь себя там как дома (а вернее - как в доме своей мечты). И еще я вспомнила, как этим утром я пыталась защитить свой и так вдребезги разбитый сон от шума и громких разговоров за дверью, и все эти мысли меня опечалили. Не выходит почувствовать себя в укромном месте, посвятить себе время, отдохнуть. Пуcть наушники днем и беруши ночью станут моими верными друзьями - может быть так я стану спокойнее. 

Ну да ладно, прочь грусть. Выложу немного кадров из "Ночей полнолуния".

Это томно-задумчивая Паскаль Ожье и совсем зеленый Фабрис Лукини. 

Фабрис Лукини смешной.

 

Откровенный Ромер.

У Паскаль красивая пижама из шелка. А еще мне понравились цветы на столике.

Ну и бесконечно гармоничный кадр.

Перчатки поцелуев и перчатки раздевания - это действительно очень забавная тема "Клейма на мозге" Гая Маддина.

Вечером смотрела документальную ленту Георгия Параджанова "Я - чайка!". Долгое время не могла приступить к просмотру - все казалось, что вещь эта тягостная. А еще боялась разочарования, ведь я знала историю создания этого фильма (и она уже захватила меня задолго до просмотра) и видела некоторые завораживающие секундные отрывки из него в программе Кирилла Разлогова "От киноавангарда к видеоарту". А история эта бесконечно грустна и прекрасна: талантливая актриса Валентина Караваева, известная по главной роли в кинофильме "Машенька", будучи молодой девушкой попала в автокатастрофу, и на лице ее остался шрам, который поставил крест на дальнейшей карьере. Валентина сыграла впоследствии в некоторых фильмах, но ничего действительно выдающегося ей не предлагали. В большой тоске по сцене и творчеству последние двадцать с лишним лет жизни актриса играла в своей комнате Нину Заречную и Анну Каренину и записывала себя на любительскую пленочную кинокамеру. После ее смерти эти пленки попали в руки Георгия Параджанова, и он использовал их в своем документальном фильме. Эту ленту я, наконец, посмотрела, и она произвела на меня сильное впечатление, хотя сухая биографическая справка показалась неудачной, как и в целом весь нагнетающий авторский закадровый текст. Пожалуй, не сама лента впечатлила меня, а только лишь пленки, которые актриса снимала в своей одинокой комнате: ее игра, граничащая с трагичным помешательством, душевной болезнью, ее голос, живой, выразительный, проникающий в самую душу, ее темный величественный силуэт с раскинутыми будто крылья руками, - все это меня трогало, захватывало, восхищало, и, пожалуй, пугало. Как много было жажды в этой женщине, как страстно и преданно она отдавалась игре, - это безумие отчаянное, безумие страшное, безумие прекрасное. И я думала: как важно, что есть такое кино - завораживающие пленки Караваевой теперь спасены и множат светлую память о ней. 

Это кадр из "Под крышами Парижа" (1930). Лента меня не впечатлила, но позабавила ночная рубашка героини с вышитой то ли собачкой, то ли кошечкой.

С 2008 года я имею одну привычку - отмечаю фильмы, которые посмотрела. Раньше я делала это в своем прошлом блоге, а теперь - на mubi. Недавно я пролистала свои списки и удивилась тому, как много там было лент, которые мне полюбились, и как мало фильмов-разочарований, которые прошли совсем уж мимо. Стала создавать список любимого кино, чтобы ничего не потерялось и не позабылось со временем, и так легко это шло, что набралась целая сотня: https://mubi.com/lists/my-100-favorite-movies--5 

Хороша же жизнь, когда смотришь хорошее кино.

Недавно я посмотрела "Свидание в Бре" Андре Дельво. Временами у меня возникали ассоциации с режиссерскими работами Роб-Грией, например, с "Трансъевропейским экспрессом" (из-за переплетения временных и пространственных линий, поездов и нарастающего притяжения между героем и загадочной служанкой и в немалой степени из-за Матье Каррьера, который стал напоминать мне Трентиньяна, и Анны Карины, которая имеет некоторое сходство с Мари-Франс Пизье); но чем дальше я смотрела, тем меньше возникшие ассоциации задерживали мое внимание, и я растворялась в этой особенно темной и мягкой атмосфере, созданной Дельво.

И, конечно, меня приковал к своему образу Матье Каррьер. Я видела его ранее в "Молодом Тёрлессе", где он был очень молод и очень хорош в своей роли. Здесь он уже возмужал, хотя не потерял этой нотки юности. В тех образах, которые создал Каррьер в обеих лентах, незрелость идет плечом к плечу с особой твердостью и спесью. Мне кажется, Матье Каррьер в этом возрасте был бы идеальным Гансом Касторпом, героем "Волшебной горы" (во всяком случае, именно таким я и представляла этого милого моему сердцу персонажа, читая роман Манна).

Дельво создал удивительно фактурный фильм. Одежда крупной вязки, мягкое шерстяное пальто, в которое кутается Каррьер и которое так органично на нем смотрится, что хочется притронуться к его лицу (мне кажется, если бы я смотрела "Свидание в Бре" в кинотеатре, я бы совсем растворилась в этой ворсистой мягкости), прохладное темное платье с белыми кружевными манжетами и воротничком, которое носила Карина, ее ночное синее платье (и ее глаза) - темный бархат; и все это мягкое и теплое соседствует с голыми ветвями деревьев, холодным фасадом поместья и напряженным молчанием двух героев. Красота!