Утром я проснулась от звука собственного голоса. Произнесла во сне "делааа".

Снилось, что я в школе, на уроке мировой художественной культуры. Мне нужно выполнить задание – подобрать самый близкий и точный синоним слову «мать». Я ответила, кажется, «родительница». Учитель холодно посмотрела на меня, выдержала паузу и сказала резкое «нет». Я растерялась. У меня вырвалось: «Как?». Она стала спрашивать другого ученика, не посмотрев в мою сторону. Я села за парту и горько заплакала.

Читала вечером и заснула. Я видела странный сон. Мне пришло письмо в большом плотном конверте. Там было много бумаг, листы в клетку, некоторые с рисунками. Я стала их перебирать, бегло просматривать. Кроме бумаг в конверте лежал маленький мешочек. Я достала его и высыпала содержимое на кровать. Велико было мое удивление, когда среди этих мелких вещей я узнала украшения, которые, казалось бы, принадлежат мне. Мои серьги, которые я носила давным-давно, браслет, кольца и многое другое, – вещи, которые я любила и о которых почти забыла. Но я была уверена, что мои украшения лежат на комоде, у меня даже не было сомнений. Я взялась читать письмо, и вдруг поняла, что оно адресовано не мне. Автор не обращался к адресату по имени, но было совершенно ясно, что их связывали долгие и бесконечно нежные отношения. Он высылал девушке ее украшения, которые она носила несколько лет назад и которые подарила ему однажды, чтобы он помнил о ней. Он высылал их, потому что хотел удивить ее тем, что до сих пор хранит их, чтобы она вспомнила о том времени и улыбнулась. Я смотрела на автопортрет этого человека, нарисованный на одной из страниц письма, и понимала, что совершенно его не знаю и никогда не видела. Было совершенно очевидно – письмо адресовано не мне, однако я не прекратила его читать. Я думала о той девушке, которая носила такие же украшения. Я не могла ее представить, мне казалось невозможным, чтобы кто-то еще носил такие же, потому что они много значили для меня, это были очень личные вещи. Еще более странным был тот факт, что это письмо ошибкой пришло ни к кому иному, как ко мне. Поэтому я чувствовала некую причастность к этой истории, я читала это письмо, я улыбалась. И, конечно, я испытывала странные чувства – это была «Двойная жизнь Вероники» чистой воды. Закончив читать, я взглянула на конверт, чтобы проверить адрес – все было верно, это был мой адрес, аккуратные цифры и буквы, которые невозможно было спутать. Обратного адреса не было. Я облегченно вздохнула и крепко прижала конверт к груди.

Мне снилась рыба, огромная блестящая рыба. Ее держал мужчина, мужские руки, но я не видела его лица - рыбья чешуя переливалась на солнце и ослепляла меня своим серебряным блеском. А я стояла на берегу и смотрела на эту дивную рыбу, прищурившись, сложив руки на животе, ощущая довольство, полноту и изобилие.

Самые горькие сны - о счастье.

Приснился младенец. Схватил меня ручонкой за палец крепко-крепко. (Я до сих пор это чувствую). Не отпускает, плачет. Он мой и он такой маленький. Нуждается во мне. Я дрожу, я улыбаюсь и еле сдерживаю слезы. Страх и радость близости.

Мне снилась клюквенная водка. Пила ее стопками в читальном зале библиотеки. Дыхание было горячим. Мне снились люди, так много людей, и ни одного знакомого лица. Говорили о литературе. Шутили. Затем бал, ноги танцуют, голова кружится, люди улыбаются.

Что-то удивительное.

Снилось, что хожу босыми ногами по теплой и влажной земле.

Постой, дай на тебя посмотреть, – подумала я, и сон оборвался.

Снилась то ли безумная, то ли пьяная женщина. Подошла ко мне,
говорит: хочешь песню спою? Я киваю.

Она запевает.

Поет о том, что я люблю спесивых таких, высокомерных персон. 
Про мужчин, видимо, поет. Я улыбаюсь и мотаю головой - 
не про меня мол. Она удивляется, но продолжает петь.

Поет о том, что я не люблю детей. Я не сдерживаюсь, смеюсь,
говорю твердое «нет». Она сердится. Со злобой смотрит на меня 
и говорит: я чувствую это по твоему голосу.

Затем присобирает подол своего длинного платья и уходит, 
наградив меня чувством вины.

Снилось, что меня обступили три собаки (борзые?). Они переплелись своими длинными мордами, зажав меня в кольцо – я не могла выбраться из их объятий. Они ласкались, и шерсть их была на ощупь, как пряжа. Хозяйка улыбалась и уверяла меня, что их не стоит бояться. Но я вспоминала (последний просмотренный) «Свинарник» Пазолини и с ужасом следила за псиными пастями.

Мне снилось: был вечер, я собиралась в кино. Все было ново: эта комната, мягкий свет, шаги широкие, и я, казалось, была по-особому сложена. Я спешила, но движения рук моих не выдавали суетливости, напротив – они были решительны. Застегивая часы на запястье, я взглянула в зеркало и замерла: из зеркала на меня смотрела женщина (глаза голубиные, довольство, нежность), и это была я; а позади меня стояли мои дети, трое моих детей.

Я тут подумала: то ли это я Анну Каренину перечитала, то ли виноваты детские икеевские кроватки, на которые я вчера наткнулась. Наверняка что-то из этого уж точно сделало свое дело.